В центре - моя мама Татьяна Ивановна Кузьмичева,1903 г.р.,
слева сидит ее приемная мать - Пелагея Николаевна,жена моего приемного отца Иоакима Ивановича,
справа - сидит моя бабушка(Курносова),по линии родного отца Ивана Ильича Курносова из деревни Нагатино.

Семья считалась ни бедной и ни богатой, из середняков. Земли было много, обрабатывать трудно, поэтому нанимали работников, особенно много было ягод: малины, смородины, яблок. Дедушка имел свою лошадь, на которой отвозил ягоды в Охотный ряд на продажу.

Курносов Иван Ильич,род.в 1878 г. в деревне Нагатино,мой дедушка, родной отец моей мамы
Татьяны Ивановны Кузьмичевой,ск.в 1962 г.,
стоит -Курносова Анастасия Федоровна, матчеха Татьяны Ивановны,
род.в 1884 г,ск.в 1965 г.,сидит - моя прабабушка,мама Ивана Ильича Курносова.

Однажды, по рассказам бабушки, дедушка повез малину на продажу. В повозке было много решет, когда все продал, зашел в чайную или трактир, вместо чая купил стопочку, так назывался стаканчик, ну после этого сел в повозку и заснул. Лошадь, конечно, привезла домой из самого центра Москвы. Проснулся, когда бабушка его огрела вожжами, дома во дворе.

Родня из дер.Котляково.Супруги Сорокины.

Сады наши были за оврагом. Овраг назывался «голос овраг». Теперь здесь метро «Каширская», место называлось «колотовка» - это до деревни Садовники.

В 30-х годах образовывались колхозы, и мать вступила в колхоз. Помню, как Чижов Иван Степанович собирал колхозников и с красными знаменами ходили по деревням из Дъякова в село Коломенское и Садовники, пели песню: «Винтовочка бей, бей красная винтовочка, буржуев не жалей».

После работ все шли в столовую, это рядом с домом Сидоровых, там же и была площадка «для детей колхозников», из которой я часто убегала.

Председателем колхоза тогда был Серафим Рыбушкин.

Читать меня научил брат Ваня в шесть лет. Дедушка не знал ни одной буквы, поэтому в свободное время мне давал газету и просил читать про «линию Маннергейма», как сейчас помню, любил политику, а я ему читала, все подряд, пока не надоест. Дедушка плел сенные корзинки под малину, огурцы, а бабушка ходила за прутьями в овраг, наплетенные корзинки ходила продавать, тогда редко, кто умел их плести. Вечером, когда все дома перед ужином вставали все вряд перед иконами, их у нас было очень много, дедушка читал молитвы, а мы молились, потом приступали к еде. Так же и каждое утро после завтрака расходились все по делам, мы с дедушкой оставались одни дома, я на печке – это было зимой, а дедушка, когда не было у него работы, сидел за столом и пел молитвы на распев. Мне он говорил, … знай – это часы, а потом Литургия, а я за ним на печке повторяла. Хорошо помню «Рождество Твое, Христе Боже наш…», «Царю Небесный…», и «Отче наш,…» и с ними я засыпала, под его пение.

В церковь дедушка ходил редко, так как нога не позволяла. Его в молодости лошадь сбросила, и он повредил коленку, так он всегда и хромал. Любил ходить с Ароновым Егором Семеновичем, тот пел на клиросе, а дедушка, по дороге домой, рассказывал всегда о Библии, а я ходила с бабушкой. Бывало, сонная, иду по берегу речки, а вороны на колокольне кричат под звон колоколов. Так хорошо было. По утрам дядя Павел, пастух, выгонял коров, овец на пастбище – это к речке, он там и жил в особнячке, подальше от деревни, там был простор до самого Москворечья теперь это, где МИФИ, а раньше там были наши огороды. Огороды наделял колхоз, до тех пор, пока не началась война, к тому времени мне было 12 лет.

Закончила я пять классов и пошла, работать в колхоз. Мужиков всех взяли на войну. Вместе с взрослыми копала и сажала, лошадей тогда уже в колхозе не было, да и не одна я, все мы подростки, а потом на этом месте копали окопы. По ночам прилетали «мессершмитты» бомбили, мы всю ночь сидели в окопе, возле дома.

Чижов Иван Васильевич,1922 г.р.

Помню, брату, пришла повестка на войну и всем его товарищам. Как я плакала и провожала его до ст. Царицыно. Прощанье было очень трогательным, он всю дорогу держал меня за руку, а утром их увели. Как загудит поезд, я плакать, думаю, его увозит. Прислал всего то три письма, что зачислили в Красно-Знаменный Флот, а потом и тишина, прислали извещение погиб.

Вскоре от голода умер дедушка. Хлеба давали по 250 грамм, потом по 150 грамм. Бабушка где-то раздобыла немного отрубей и напекла пирогов с капустными листами, а желудок не переварил, получился заворот кишок, очень тяжело умирала. Остались мы вдвоем с мамой, а перед смертью у бабушки было видение. Сначала в русской печке варилась каша перловая, когда поспела так вся из горшка и вылезла трубой. Во второй раз я прихожу с улицы, а она плачет, никак дух не переведет, я спрашиваю, что с тобой, а она сказала, что сейчас приходил Ванюша обнял меня и говорит, не плачь и в дверь – это перед повесткой.

Война все продолжалась. Морозы до 43 градусов. Ни дров, ни еды. Маму забрали в депо Люблино разгружать вагоны с углем. Я одна кое-как отрубала щепочки от дома, чтобы на шестке согреться. Двор уже сожгли, ничего больше не оставалось.

Однажды утром встали, а есть нечего. Мама сказала, пойду хоть лебеды нарву, суп сварим. Вышла за двор, а там стоит огуречная корзина полная картошки. Позвала меня, говорит – это Божия милостынька. Так мы и не узнали, лишь догадывались, кто это принес. Напротив жили соседи очень религиозные, дед был совсем глухой. Мы подумали – это он, он очень добрый был. Так и осталась тайна до сих пор.

Так потихонечку и добывали. Еще сзади нашего сада была кладовая, возле которой осталась на зиму морковь, целая куча замерзла. Вот я ходила и откалывала понемногу, оттаивала и ела. Вот так и выживали.

В 1943 году пошла на фабрику Спецприборов. Сначала набивала ватой и пробкой спасательные круги. Это было очень тяжело, ведь мне было всего то 14 неполных лет. Потом меня перевели в пошивочный цех, где научили шить телогрейки и брюки ватные. Я быстро все освоила и была на хорошем счету. Работала только в вечернюю и ночную смены, а днем работали только матери с детьми. Я стала получать по карточкам продукты: хлеб 550 грамм, в основном сырой, испечен был из картошки. Пока работала его и съедала. Не смотря, что шла война, а мы все девчонки молоденькие пели песни, и работа шла веселей. По крайней мере, не слышали разрывов снарядов и стрельбы за шумом машин.

Война шла к концу, меня наградили медалью за «Доблестный труд», за «Добросовестную работу». Это была гордость, я так была рада, что стала выполнять две нормы. Норма была шесть ватных брюк, а я шила 10 брюк, все удивлялись, особенно мастер. Меня часто премировали.

В 1945 году кончилась война. Мы прыгали от радости, обнимались, целовались. Стали приходить ребята с фронта. Открыли клуб. Были вечером танцы и изо всех деревень к нам приходили девки, ребята, так было весело и забыли, что одевать было нечего. Да и ни обращали внимание, шили из тряпок тапочки на 1 день.

Фотография конца 1940 гг.

Село Дьяковское.
Второй слева - Воскресенский Николай Сергеевич,
третья слева - Качалина Анна Васильевна.

Вскоре:

В клуб к нам пришел избач Минаев Гриша. Организовал самодеятельность, жена его играла на рояле, который привезли с собой. Жили они сначала в клубе и преподавали песни и пляски. Участвовали наши и беляевские девчонки. Мы регулярно репетировали и, наконец, стали выступать.

На первый концерт пришли все наши деревенские. Это было что-то. Все кричали еще, еще. Потом начали нас возить на грузовой машине, на Рыбокомбинат, еще кой-куда, но это не долго продолжалось.

Нашелся хороший руководитель, собрал нас и сказал, будет Объединенный хор. Водил нас в Садовники и в Коломенское в клубы. Мы везде репетировали и готовили большой концерт, который через некоторое время состоялся в Кремле. Это был уже областной Объединенный хор, на котором присутствовало Правительство. Я видела, в ложе сидели: Сталин, Ворошилов, Буденный, других я не знала. Нас одели в красивые кокошники, сарафаны, длинные ботинки на шнурках. Пели песню «Косят луг».

Косят луг, косят луг,
Он шумит травой зеленой,
А вокруг, а вокруг звоны кос,
Да птичьи перезвоны.

Это была очень красивая песня. Нам после концерта предоставили очень вкусный ужин. Не ожидали.

Этим вечером я приехала домой, легла спать и слышу, по трансляции объявляют: сегодня в Кремле состоялся областной Объединенный хор. Я ушам не верила, не ужели это о нас. Так и было.